стен.
Я сдержала слезы и пообещала не показывать больше слабости.
– Почему я здесь? – выдавила я, голос дрожал от испуга и возмущения.
Мужчина выгнул платиновую бровь, его взгляд сузился и стал расчетливым.
– Разве это не очевидно? Ты моя пленница. – Он потянулся к моим запястьям и крепко сжал их, хрипло добавив: – Даже не думай сбежать. Никому еще не удавалось.
Внезапная волна отчаяния разлилась по моему телу, я оглядела мрачные стены вокруг. Горло сжалось, и слезы снова грозили хлынуть из глаз, но я сдержала их. Он не должен был увидеть меня такой.
Я лихорадочно осмотрела другие камеры в поисках чего-нибудь, что могло бы помочь мне сбежать. Но здесь были лишь груды костей – человеческих. Отчаяние наполнило воздух, пробрав меня до глубины души и заставив сердце сжаться от страха.
Дверь камеры захлопнулась, металлический лязг отразился от стен.
Гулкие шаги незнакомца растворились в пустоте. Его последние слова прозвучали во мне, словно похоронный звон:
– Ты останешься в моей башне, пока я не решу твою судьбу.
Он уверенно зашагал прочь. Его доспехи сияли в тускло освещенном подземелье, словно звезды, а будто покрытые инеем локоны развевались.
Я сдержала крик, зная, что меня никто не услышит. Теперь, когда я осталась одна, казалось, что надежда потеряна. Как я вообще смогу сбежать из этого ужасного места? Я отказывалась отчаиваться. Единственный огонек надежды все еще тлел в моей груди. Сделав долгий успокаивающий вдох, я приготовилась к предстоящим испытаниям. Что бы ни случилось, как бы тяжело ни было, я не сдамся.
Я просидела на холодном каменном полу не один час, чувствуя, как жизнь медленно покидает меня. Гнилостный запах смерти висел в воздухе. Я не могла не думать о тех, кто умер здесь до меня, запертый в этой адской тюрьме без надежды на побег.
В конце концов усталость одержала верх, и я погрузилась в беспокойный сон, наполненный кошмарами. Я то приходила в сознание, то снова засыпала, потеряв счет минутам и часам. Холод пробирал меня до костей. Сны были наполнены навязчивым эхом криков и плача, стонов потерянных душ, которые погибли в этом ужасном месте.
Лишь когда первые отблески света заплясали по стенам камеры, я поняла, как долго там просидела. Маленькое окошко высоко вверху впустило мягкий луч серебристого лунного света, отбрасывая жуткие тени по камере. У меня заурчало в животе, и внезапно я осознала, что не ела уже несколько дней.
Я вскочила, почувствовав, как тело закричало в агонии, и отчаянно поползла к тюремной решетке. Со слезами, бегущими по щекам, я выкрикивала отчаянную мольбу о свободе. Но пощады мне не было: мои слова были не более чем приглушенным воплем, затерявшимся среди лязга цепей и железа.
– Пожалуйста! – Я всхлипнула. Боль пронзила спину, рука пульсировала с каждым ударом сердца. Но никто не слышал моих криков в этой холодной беспощадной тюрьме.
Я рухнула в грязь, и вопль боли сорвался с моих дрожащих губ. Рассеянный луч бледного света упал на темные отметины на моем плече, напоминание о жестокости клинка моего тюремщика. Кожа вокруг раны странным образом зажила, истекая черными чернилами, которые змеились по руке колючей лозой.
Я машинально поднесла руку к лунному свету и ахнула. Странные знаки, выгравированные на моей коже, пульсировали собственной жизнью, словно танцуя под беззвучную мелодию. Я содрогнулась от мысли о том, что это могло означать, но в глубине души я знала правду. Меня прокляли, и эта тюрьма станет моим вечным наказанием.
30. Филлип
На пути к нашему лагерю я пробирался по холмам и густым лесам, пока не наткнулся на широкую поляну. Своеобразный заброшенный сад изобиловал фруктовыми деревьями – апельсины, персики, груши, яблоки и сливы усыпали ветви.
Волна тепла разлилась по телу. Я улыбнулся и чуть не рассмеялся вслух, едва сдерживая восторг, а затем быстро набил карманы всем, что мог унести. Элоиз так обрадуется. Мне не терпелось рассказать ей о неожиданной сокровищнице, на которую я набрел.
Вдалеке на фоне неба возвышался древний храм, старые камни которого были покрыты мхом и переплетенными виноградными лозами. Я поспешил туда, чувствуя, как пульсирует предвкушение в моих венах.
Когда я добрался до нашего маленького приюта, на горизонте сгустились очередные сумерки. Опустив голову, я переступил порог и, подняв глаза, сразу же заметил ее.
Элоиз неподвижно лежала под своим шерстяным одеялом. Теплый свет факела освещал ее бледную кожу, усыпанную веснушками. Она спала, и я не мог не подумать обо всем, что ей пришлось пережить, раз она заснула так крепко.
Я бесшумно сложил фрукты на разрушенном алтаре. Сел рядом с Элоиз, и тепло огня окутало меня. В течение одного блаженного мгновения я просто любовался спящей девушкой. Языки пламени плясали и мерцали на ее лице, отбрасывая изящные тени на нежные черты.
Спящая, Элоиз напоминала королеву. Ее аура грации и силы заполняла комнату. Ее красота была одновременно нежной и властной, как фарфор, вылепленный из железа. Несмотря на этот царственный облик, я разглядел в ней воина – того, кто владел клинком лучше любого рыцаря. Элоиз была неуязвима и несравненна, и, возможно, пришло время признаться в своих истинных чувствах.
Я протянул руку, чтобы убрать прядь светлых волос с ее лица, и мои пальцы задержались на изгибе ее скулы. Элоиз слегка пошевелилась, и, потрясенный до глубины души, я отдернул руку.
Сердце было готово выпрыгнуть из груди – так долго я скрывал свои чувства от Элоиз. Пока мы пробирались в мире, полном жутких теней и мрачных опасностей, я не мог вынести мысли о том, что еще один день она проведет, не зная правды.
Я приоткрыл рот, пытаясь выдавить слова, которые годами застревали у меня в горле. Мое дыхание задрожало, и я одними губами произнес:
– Элоиз…
Она пошевелилась, светлые ресницы затрепетали на фоне ее фарфоровой кожи. Голубые глаза, словно сапфировые озера, заметили меня, и внезапно я понял, что не могу пошевелиться.
Как сказать правду, спрятанную глубоко внутри? Элоиз распахнула свою душу всего несколько дней назад, а я из чистого страха отверг свои истинные чувства. Теперь мое сердце бешено колотилось, потяжелев от осознания того, что, если я заговорю, весь наш мир изменится и я могу потерять ее.
Моя душа жаждала сказать правду. Три слова вертелись на кончике языка, умоляя об освобождении. Я люблю тебя, хотелось сказать мне. Я хочу защитить тебя от суровости этого мира и уберечь от жестокости короны.
– Филлип, что случилось? – спросила Элоиз мягким, еле слышным